В истории прослеживается довольно четкий шаблон, по которому развиваются стратегии и системы взглядов, ведущие к очередной большой войне.
И начинаются их развитие зачастую с неопределенности моральной картины в отношении будущего врага, с заниженного представления о вероятном масштабе будущей войны и с ограниченного применения насильственных приемов. В конце войны, как правило, в моральной картине устанавливается кристальная ясность, военные задачи расширяются до поистине грандиозных масштабов, а тактика становится жестокой до безумия.
Возьмем для примера начало нашей Гражданской войны. В 1861 году, когда разворачивалась битва при Булл-Ране, на поле боя в каретах приезжали зрители и устраивали пикники. В 1865 году генерал Шерман во время своего марша к морю по отношению к гражданскому населению уже никаких методов, кроме террора и разграбления, не применял. И, что показательно, та война началась с целью спасти Союз (Соединенные Штаты - прим. перев.), но закончилась уже в условиях совершенно другой моральной задачи - искоренения рабства как на юге, так и на севере.
Начало Второй мировой войны в Европе было таким же: сначала фальшивая война и обоюдные мысли о том, что с противником еще можно договориться; затем «заботливые бомбардировки» (сначала Гитлер приказывал не бомбить Лондон), а в конце Дрезден и Токио оказались сметены с лица земли, не говоря уже об атомном кошмаре Хиросимы и Нагасаки. Даже уже развернув войну с евреями, в 1940 году, Гитлер говорил о переселении всей еврейской нации на Мадагаскар, а закончилось все геноцидом и переселением всех евреев Европы в лагеря-фабрики смерти (хотя некоторые историки считают, что разговоры о Мадагаскаре был всего лишь уловкой, направленной на то, чтобы затем протолкнуть «окончательное решение еврейского вопроса»).
Сегодня борьба Запада против агрессии радикального ислама (как культурной, так и террористической) все еще находится на той самой ранней стадии морального сумбура и ограничения тактики: мы продолжаем обсуждать, насколько этично потихоньку вторгаться в пространство американских гражданских свобод (например, путем наблюдения, которое Агентство национальной безопасности ведет за теми, кто принимает звонки от подозрительных людей из-за границы), а даже такие серьезные и патриотичные граждане, как сенатор Джон Маккейн и генерал Колин Пауэлл заявляют о том, что разрешать использование тактики жесткого психологического давления - без применения физического насилия - при допросах захваченных террористов нет никакой необходимости.
Некоторые признаки, однако, говорят о том, что с этой ранней стадии мы начинаем переход к тому этапу, на котором наша картина проявляется уже более четко. На прошлой неделе ясность в проблему начали вносить две фигуры не последнего интеллектуального масштаба - Папа Бенедикт XVI и Генри Киссинджер: во вторник Папа прочел в Регенсбургском университете свою уже ставшую знаменитой, однако правильно так и не понятую лекцию, а в среду Киссинджер опубликовал в The Washington Post статью на полполосы о перспективе цивилизационной войны.
Любому, кто прочтет лекцию Папы внимательно и без предубеждения, сразу станет ясно, что речь не шла ни о каком непредумышленном оскорблении в адрес ислама. На самом деле суть лекции сводилась к тому, что христианско-иудейский бог действует в соответствии с разумом (вспомните девиз выступления - «слово и разум»), поэтому христиане и иудеи могут с точки зрения разума обсуждать моральность применения насилия. Папа приводит слова - также теперь уже знаменитые - византийского императора Мануэля II, сказанные в 1391 году, о том, что ислам распространяет свою веру с помощью насилия - что, по его словам, неразумно и несовместимо с природой самого Бога. Затем он приводит цитату мусульманского теолога 11 века араба Ибн Хазна, утверждавшего, что Аллах превыше разума.
И Папа, критикуя мирян христианской веры за то, что они не предоставляют возможности разуму поучаствовать в восприятии веры и Бога, завершает лекцию цитатой из того же Мануэля II относительно ислама. И заканчивает такими словами: «И именно в такую широкую дискуссию, дискуссию всеобъемлющего разума, мы приглашаем наших партнеров по диалогу культур. Важнейшая задача университета - вновь и вновь открывать этот диалог».
Иными словами, Папа предлагает мусульманам определиться, настолько ли их Бог изначально постижим разумом, как наш - и, соответственно, так ли он, как наш, настроен против насилия.
Также мне представляется, что его речь была сориентирована главным образом на «внутреннее потребление» католической паствы, которую он призывал вернуться к истинному христианству и подумать о природе ислама. И я подозреваю, что указанную выше цитату Папа включил в свою речь не зря. Если бы он этого не сделал, мир сегодня не обсуждал бы так прочитанную им лекцию. И хотя насилия наверняка Папа не хотел, со столь же высокой степенью вероятности можно утверждать, что он хотел призвать мир к поиску ясности в обозначенном им вопросе.
Киссинджер, конечно, не Папа Римский. Но он один из самых великих практиков и корифеев «реальной политики». Поэтому высказанное им предостережение выглядит весьма и весьма последовательно: «Мы наблюдаем не отдельные террористические акты, а тщательно продуманное наступление на систему международных отношений, построенную на уважении к суверенитету и территориальной целостности. Создание таких организаций, как "Хизбалла" и «Аль-Каида», обозначает, что верность нации начинает уходить, а на ее место приходит верность транснациональному образованию. И движущей силой воинствующего джихадизма является уверенность в том, что нелегитимен именно существующий порядок вещей».
Далее он пишет: «Спор об опрометчивости Америки и эскапизме Европы, разгоревшийся в результате иракской войны, покажется мелким по сравнению с тем, с чем предстоит сейчас столкнуться миру… , то есть со всеобщей опасностью перерастания большой войны в войну между цивилизациями в условиях наличия на Ближнем Востоке ядерного оружия… Теперь мы знаем, что третьего нам не дано: либо мы строим новый миропорядок, либо в мире появляется потенциал глобальной катастрофы». Страшные слова, тем более что исходят они от дипломата, всю жизнь отличавшегося особой осторожностью в выборе выражений.
Итак, что же мы имеем? Сначала Папа поднимает вопрос о том, не является ли ислам по сути своей религией насилия. Потом Генри Киссинджер предупреждает мир о том, что в этом мире возможно глобальное столкновение цивилизаций. И все это происходит в течение 24 часов. Так что у нас там было с ясностью моральной картины?